Мы ещё способны держать в голове фамилии актёров, режиссёров, сценаристов и продюсеров – основной, парадной части всякого кинопроцесса. Но даже и не в меру любознательному человеку простительно запамятовать имя костюмера или создателя спецэффектов, пускай порою те и выступают на съёмках полноценными соавторами, чей труд бросается в глаза, но тем не менее остаётся анонимным. «Пираньи» Джо Данте, второй «Фантазм» Дона Коскарелли, «Эмбрион» Брайна Юзны, а также «Супермен-4» – все эти «зрительские» фильмы, предназначенные широкой и непритязательной аудитории, запоминаются во многом благодаря оптическим чудесам, над которыми, согласно титрам, работал некто Пэт О’Нилл. Между тем, профессиональный статус, надёжно закрепившийся за О’Ниллом на крупных студиях, его несколько тяготит: для него эта работа – приработок. Подобно тому, как Даниилу Хармсу было тесно в отделе «детских поэтов», так и О’Ниллу жмёт карьерная рамка «голливудского художника по визуальным эффектам». Вся правда в том, что вне этого узкого определения Пэт О’Нилл, заявивший о себе ещё в начале 60-х годов, известен синефилам и историкам в своём истинном качестве режиссёра экспериментального кино, одного – высшего – ранга с другими выдающимися американскими авангардистами, такими как Эрни Гир, Кен Джейкобс и Грегори Дж. Маркопулос.
Было бы пальбой по воробьям судить «Сообщения» (Messages, 2021), стихийный и плёвый для О’Нилла проект, по законам видеоэссе – им далеко и до этюда. Перед нами самое большое картинки к несостоявшейся выставке: пяти- десяти-минутные нарезки фотографий, собственноручно сделанных О’Ниллом в разное время и по случаю, в массе своей – на улицах северной Калифорнии. Рассеяные комментарии автора, не сразу узнающего собственные произведения, за кадром информируют нас ровно о том, что мы без того видим в кадре, – и всё же кажутся необходимым эхом оглушительной немоты, вопящей с фотоснимков. «Нет ничего грустнее пустого плаката», скрипит старческий голос, поясняя то, что ясности не просит, – изображение пустого билборда. Множащаяся с каждой последующей фотографией пустота медиума, потерявшего свой месседж, смотрит не только с плакатов и иных предметов, попавших на передний план; она и суть, и фон, и слово, и пробел между словами.
Отобранное режиссёром содержимое архива по праву представляется коллекцией нуль-объектов. Слой за слоем перед нами возникают, чтобы слиться в безликом ряду себе подобных, ободранные афиши, вычурные вывески с угасшим навеки неоном, бетонная плоть голых стен (иногда с лишившимися смыслового посыла надписями вроде «Fun» и «Go», усилившими пронзительный триумф наготы), брошенные автошины, неисправные лифты, бесполезные дорожные указатели, уходящие вглубь тупики и развернутые вникуда перекрёстки, чьи повороты, вероятно, заново сойдутся уже в некоем вселенском тупике, обёрнутом в пустоши и посылающим сквозь них, вместо внятных сигналов, помехи-пунктумы. В очередном кадре очередная надпись на очередной стене: «Грешники! Конец света наступит в следующий четверг». Этой фотографии полвека, тот четверг давно настал, а с ним, нет никаких сомнения, сбылось и предначертанное – не оттого ли таким сардоническим выглядит другой вариант перевода названия: не «Сообщения», а «Напутствия»?
«Вот и всё, что осталось от мира» – такой, поминальный, мотив диктует зрителям протяжная нота музыкального сопровождения. Тут бы нам и в самом деле пустить нюни и мотиву искренне подвыть, если бы сеанс саможаления, инспирированный фотографиями, не нарушался глумливым ворчанием самого 82-летнего фотографа, свидетеля и не таких «последних дней», явно не намеренного кликушествовать и, насмотревшись новостей, спешить по направлению к погосту. Так мог бы ворчать карикатурный ветхозаветный бог, которого О’Нилл напоминает внешне: хмельной от елея, он склонился над остаточными формами мира – созданного им за недельку, в шутку и начерно, чтобы потом не жалко выбросить, – и близоруко щурясь, с напускным недоумением бурчит себе в жидкую бороду: «Что это? Ах да, припоминаю, ту штуковину я создал на седьмой день творения… Раньше она выглядела лучше!». Впрочем, чем дальше, тем чаще сквозь корку невозмутимой шутливости пробивается грубость осатаневшего апостола: «Похож на хер. Большущий такой хер» – комментирует О’Нилл уличную рекламу мороженого со вздыбленным вафельным рожком, чересчур прямолинейно отрисованным и действительно смахивающим на… большущий такой хер. Если долго прислушиваться к фотографиям О’Нилла, наш мир начнёт звучать как дьявольская шутка Бога – бесконечная, словно пустой билборд: единственное «сообщение» извне, которое мы ещё способны принять.
Дмитрий Буныгин