Письмо, которое я хотел тебе написать

 

С 7 по 13 декабря на сайте Cineticle можно посмотреть фильм «До свидания, синефилы» — историю о людях, влюбленных в кино, и стране, переживающей непростой период после зимы 2014 года. К этому событию мы публикуем письмо его режиссера Станислава Битюцкого, адресованное филиппинскому кинокритику Алексису Тиосеко.

 

Алексис,

Мы никогда не были знакомы, и в 2009 году, когда случилась эта трагедия, я даже не знал о твоем существовании. Наше знакомство произошло чуть позже. Сначала через фильмы твоей страны, за которые ты так переживал, а потом и через твои тексты.

К тому моменту я был синефилом и смотрел огромное количество фильмов. Я получал собственное образование, узнавал окружающий мир и себя, пытался сбежать от реальности. Отсюда и отношение к кино в те годы. Немного потребительское, немного одержимое. Сейчас в это сложно поверить, но тогда я, например, любил французское кино. Теперь оно кажется мне ужасно буржуазным, бессмысленным и сделанным ради самого процесса. Мне нравились режиссеры вроде Оливье Ассаяса и ночные истории о людях, ищущих себя. Сейчас от этого осталась только любовь к фильмам в ночи.

В 2010 году я увидел фильм «Меланхолия» Лав Диаса – и это была точка невозврата. Тогда я переживал непростой период: конец долгих отношений, возвращение домой, разрыв всех связей с прошлым. Это была вершина моей мизантропии и было ощущение, что кино –  единственное, что составляет смысл жизни. Забавно: когда ты открывал сайт Criticine,  ты преследовал цель говорить о кинематографе своей страны, – открывая Cineticle в 2010, я хотел не только писать о кино, о котором никто тогда не писал, но и побороть свое одиночество, быть частью некой общности единомышленников.

Кроме кино была только литература. Тогда я впервые открывал для себя украинских классиков – от Мирного и Коцюбинского до «расстрелянного возрождения». Это школьная программа, но в школе я ничего не читал. Не знаю, как у вас, но у нас школьная система только отбивает любовь к литературе, так же, наверное, как система вообще отбивает любовь к своей стране.  Но, смотря фильм Диаса, я думал об украинской классике. Герои «Меланхолии» напоминали мне героев «Борислав смеется» или книг Барки и Стефаника. А весь этот мир, погрязший в боли и вековой несправедливости, населенный несчастными людьми, брошенными на произвол своей страной, напоминал Украину – с ее прошлым, ментальностью, страхами, незнанием истории и неопределенностью перед завтрашним днем.

Потом я узнал о фильмах Райи, так сильно повлиявших на меня. Увидел картины Джона Торреса, великих Броки и Берналя, полюбил и разлюбил фильмы Мендозы (он ведь также конъюнктурен как наш Слабошпицкий, нет?). Тогда же я впервые открыл для себя твои тексты. С тех пор они стали моим путеводителем. Ты рассказывал о фильмах, в которые сам был влюблен, и твои статьи казались письмами, адресованными каждому, кто готов разделить твое отношение с ними. Ты говорил о режиссерах, которые на родине были никому не нужны, требуя от зрителя и читателя только одного – дать каждому из их фильмов маленький шанс. Предлагал отойти от потребительского отношения, научиться видеть и слышать в темноте кинозала. Ты задавался вопросом: «как сегодня вернуть интерес к кино», написав одно из самых важных для меня определений (или задач) кино, которому теперь мне хотелось бы следовать как режиссеру:

«Имея дело с людьми, ежедневно заваленными информацией о жизненных невзгодах – из телевизора, газет, от соседей, и в конце концов, из личного повседневного опыта, – задачей социально активного художника становится необходимость заставить зрителя прочувствовать события с обновленной интенсивностью. У современных кинематографистов есть два верных метода: поспособствовать лучшему пониманию того, что есть, подробно разрабатывая контекст, или же побудить к мыслям о том, что могло бы быть, прибегая к воображению. Как недавно сказал Крис Маркер: “Редко когда реальность столь сильно нуждалась в том, чтобы ее вообразили”».

Позже я прочитал твое письмо Нике – и это был самый вдохновляющий текст о критике и отношении с кино. В нем было столько страсти и нежности, столько любви к кино и веры в него. Это было настолько прекрасно, что мне хотелось плакать. Тогда я понял, что где-то в этом мире у меня есть близкий друг, с которым я никогда не был знаком. Ты удивишься, но именно через твои тексты и фильмы, о которых ты писал, я пришел к пониманию насколько важно критику говорить о кинематографе своей страны. Так же как и ее жителю знать свою историю и культуру. Зима 2014 стала такой важной для меня, потому что я окончательно осознал это. Зима 2015 была самой тяжелой, потому что казалось, что все это лишено смысла. Появилось ощущение, что все идет по спирали, что мы не учимся на своих ошибках и что, то о чем писал великий украинский писатель Багряный, может происходить здесь и сейчас и быть окрашено во все политические цвета.

Все наши проблемы в нашей истории и наших генах, и для каких-либо изменений нужно, чтобы сменилось не одно поколение. Об этом не раз говорил в своих фильмах Лав Диас. Об этом стараются не говорить у нас. Зимой 2015 к тому же разъехались все близкие мне люди. Тогда я подумал: «Может твоя страна – это, прежде всего, люди, которые тебя окружают, а не графа в паспорте или какие-то границы?». Но так и не нашел конкретного ответа на этот вопрос.  Я пытался заполнить пустоту болезненной влюбленностью, в которой искал спасение. Снова много читал. Просмотр кино больше не помогал, реальность окончательно взяла верх.  И это было так странно. После съемок своего фильма я поругался с подругой. Вернувшись на пару недель из Европы в Украину, она стала другой. Так мне показалось. Показалось, что между нами появилась пропасть. Она приехала в страну, в которой никогда не видела себя. Я оставался на мели, без денег, близких людей, но в поисках связи с прошлым. Мне казалось это предательством. Сегодня все не так категорично. Любить или ненавидеть на расстоянии довольно просто. Куда сложнее пытаться сохранить трезвость, находясь рядом, окруженным безумием вокруг.

Чувствовал ли ты что-то подобное? Мне так много хотелось бы обсудить с тобой. Поговорить о филиппинском кино. Рассказать об Украине и нашем кинематографе. Например, я хотел бы рассказать тебе символическую историю Йосипа Тимченко, который изобрел кинемаскоп еще до братьев Люмьеров, но это изобретение оказалось никому не нужным (не аллегория ли это всего украинского кино?). О великой эпохе ВУФКУ, когда в Украине снимали сотни фильмов, включая «Звенигору», которую я так люблю. О 60-х, ставшими второй важной вехой в нашем кино. Тогда кино снова стало искусством, а режиссеры вопреки всему умудрялись снимать прекрасные фильмы («Тени забытых предков», «Каменный крест», первые фильмы Ильенко, многострадальные фильмы Мащенко, Винграновского, Денисенко и многих других). Мне хотелось бы поделиться с тобой трагедией поколения 90-х с такими важными именами как Игорь Черницкий, Андрей Дончик, Олесь Янчук и Игорь Минаев. В их работах есть что-то близкое с фильмами этого периода, снятыми на Филиппинах. Вот только из всей этой четверки лишь двум последним удалось продолжить свою карьеру в кино. Минаеву, правда, для этого пришлось покинуть страну.

Я также хотел бы рассказать тебе о таких именах как Александр Балагура и Игорь Подольчак. О Киеве в фильмах Шапиро. Об Одессе – у Муратовой. О паре картин, которые полюбил не так давно. О фильме Евы Нейман. О короткометражках Марины Степанской. И поделиться своей грустью, что они сегодня попросту никому не нужны в Украине. Также как и само кино. В отличие от двух «счастливых» этапов 20-х и 60-х, кино у нас больше не искусство. Для зрителя – теперь это только развлечение, для режиссеров – удовлетворение амбиций и обычная работа, для инвесторов – исключительно средство пиара, для государства – лишняя обуза. Что вообще история украинского кино – как не история поражений? Перед системой, перед обстоятельствами, перед собой. И я также не знаю, как это можно изменить. Может ли человек, устающий от ежедневной необходимости выживать, воспринимать в оставшиеся часы что-то кроме веселых сериалов и фильмов в духе «Человека-паука»? Может ли кино что-то менять? Может ли задавать вопросы, на которые не осмеливается обычный человек? И наконец, может ли кино вновь стать чем-то если не священным, то действительно значимым?

Прости, у меня, правда, так много вопросов, на которые я сам не могу найти ответов. Раньше я думал, что их можно найти в самом кино. Потом понял, что это не так. Я пытался задавать их через статьи, но это также ни к чему не привело. Испытывал ли ты подобное разочарование от кинокритики? Какой смысл в словах, которые прочитает сотня человек и которые никогда ничего не изменят? По крайней мере, здесь и сейчас. В нашей стране. Максимум, что мы можем – это обрести пару новых друзей; увидеть, как ты писал, радость в глазах нескольких человек, посмотревших тот или иной фильм благодаря нашей рекомендации. Внушить себе чувство некой значимости, причастности к чему-то большему. Но кинокритике давно пора меняться. Искать новые формы, новый язык, нового читателя. Выходить оффлайн, организовывать события, пытаться быть услышанным. Кинокритике нужна своя революция, кинокритике в Украине – для начала нужно избавиться от своей ущербности. Также как и всему нашему новому кино. Говоря это, я имею в виду и себя.

Возможно, это всего лишь вопрос веры. По-крайней мере, что касается кинокритики. Скажем так, сегодня я верю в критику, работающую с национальным контекстом, но не верю в критику, пытающуюся убежать от него. Я верю в создание кино как политического жеста, но не верю в политическое кино. Верю, что съемки фильмов – самое действенное продолжение кинокритики. Задавать все те же вопросы о кино и окружающем мире, искать ответы на них. Работать с киноязыком, с реальностью, с наследием кинематографа своей страны. Пытаться побороть страх. Бунтовать. Быть собой. Но при этом быть уже не самому, а в компании людей, готовых разделить с тобой что-то большее, чем слова. Слова сегодня значат слишком мало. Благодаря политике и социальным сетям они превратились в ничто.

Но хотел ли ты сам снимать кино? Что давало тебе веру? Что значит быть филиппинцем? Что значит дом или родная страна? Что значит заниматься любимым делом в стране, где не то что культура, но и жизнь человека больше ничего не стоят? Что значит быть счастливым? Что значит не чувствовать себя другим?

Однажды я видел странный сон, где все, кто мог быть друзьями в жизни, но так и не стали ими, оказались вместе. Там никому не нужно было никуда и ни от чего бежать, там сотня никчемных политиков не вершили судьбу миллионов, там не было страха и люди могли быть свободны, там было много разговоров обо всем: о культуре, жизни, личных вещах. Там был и ты. Подойдя к тебе, я просто сказал: «Меня зовут Стас, я всегда знал тебя и каждый твой текст был письмом, которое я с запозданием получал от своего далекого друга». Ты рассмеялся, угостил меня пивом, мы погрязли в этой бесконечной болтовне и едва не пропустили фестиваль фильмов, которые никогда не были сняты. Усевшись в первом ряду, мы окончательно превратились в одних из сотен призраков в кинозале. Пришло время кино. На Филиппинах, в Украине.

 

С.

Киев – Кесон-Сити,

2015