Призрак бродит по Европе. Призрак новой надежды немецкого кино, молодой режиссёр Юлиан Радльмайер, автор марксистской комедии «Самокритика буржуазного пса» и супрематических ситкомов на стыке Пазолини и Бунюэля. Грузинские гастарбайтеры и нищие берлинские интеллектуалы, советский поэт Владимир Маяковский и породистая псина – разношерстную компанию героев фильмов Радльмайера объединяет желание построить коммунизм – и не в одной отдельно взятой стране, а во всём мире.
К премьерному показу «Самокритики буржуазного пса» 10 июня на Лендоке в Петербурге и приезду в Москву Юлиана Радльмайера (16-17 июня) Максим СЕЛЕЗНЁВ составил алфавит политической азбуки немецкого режиссера, чтобы определить, где у того базис, а где надстройка.
1. Чудо в Берлине
«Призрак бродит по Европе» (Ein Gespenst geht um in Europa, 2013)
Как быть буржуазному псу молодому ангажированному режиссёру в XXI веке – прикажете ли снимать политическое кино или может снимать кино политически? Так или иначе ему не позавидуешь. Ведь у идеологии (тем более, идеологии левой) задохся голос. Неудобно орудовать лозунгами, когда стоишь по колено в рекламных слоганах на сезонной распродаже в супермаркете. Комки дзигавертовской киноправды застревают в горле, а годаровские титры напоминают пожелтелый ворох вчерашних газет – ими теперь хоть дачу Хазанавичуса обклеивай. Такова уж повестка дня: наши собственные политические убеждения принадлежат нам не до конца, все слова, произнесённые всерьёз, – ненадежны и уязвимы. «Что делать?» – прозвучит наболевший вопрос. «Комедии» – ответ с поверхности. Комедии, очищенные от всего лишнего, не обделенные ясной живой формой. Супрематизм и слэпстик.
Например, сделать главным героем своего фильма Черный квадрат. Однажды он сбегает из берлинского музея и волею случая находит приют на кухне гастарбайтера Гелы. В ней-то и материализуется прямо из полотна Малевича призрак коммунизма в виде не мужчины, но облака в штанах, Владимира Маяковского. Выражается он исключительно стихами и выписками из собственной биографии. На реального Маяковского походит весьма отдаленно, разве что общими (гео)метрическими данными. И всё же такого супрематического присутствия достаточно, чтобы навести маленький переполох в большом Берлине.
Дебют Юлиана Радльмайера – это ещё не слишком складный набор комических этюдов. Несколько выразительных всплесков руками, чудная коллекция старых агитлистовок, много цитат. Впрочем, уже здесь, в бардаке остроумной самоиронии, громко и нахально, перебивая интонацию критического скепсиса, зазвучит один из главных мотивов режиссёра. Нахраписто – как Маяковский на чужую кухню – в кадр влезет чудо. Какая-нибудь фантастическая бредятина, под которой ломится сюжет. Гела потеряет свою работу, засмотревшись на небесное знамение. Зимние пролетарии повстречаются с черной дырой. Сам режиссёр вдруг превратится в пса. Такие абсурдные случайности – не просто очередные шутки, за ними смутное обещание другого мира, устроенного непостижимым образом. В отличие от шутки, чудо тем и ценно, что его нельзя как следует смоделировать на нашем языке, а значит, невозможно и подчинить своей власти, превратить в обоюдоострое орудие пролетариата. Зато в его парадоксах хорошо высматривать будущее – в конце концов, никакая политическая перемена не будет состоявшейся без изрядной доли социального чуда.
Окончательно подменив язык идеологии языком фантастики, Радльмайер довершает тот маленький переворот, на который не хватило времени у авангардистов 20-х годов.
Кадр из фильма «Призрак бродит по Европе» (2013)
Из Поваренной книги буржуазного пса:
Алиса. Как известно, Алиса любила книжки с картинками. Любила так же сильно, как Юлиан любит фильмы с цитатами. Поимённо перечислить все отсылки и аллюзии, оставленные им в картине, – задача едва ли разумная. Ограничимся лишь некоторыми. Вот гастарбайтер Гела начитывает своей дочери фрагмент про «улыбку без кота», а вот героиня «Буржуазного пса» припоминает отрывок диалога с Гусеницей. С чего вдруг? Из чистой страсти к фантазиям. Как выражался один философ: «здесь есть всё, чтобы доставить удовольствие настоящему читателю».
Титры. Рвущие монтажные титры Жан-Люка Годара напротив мягких литературных вклеек Вуди Аллена. Радльмайер на правах прекрасного дилетанта пренебрегает этим известным различием, возникшим из беседы двух режиссёров. В его фильме буквы послушно переводят флоберовские диалоги, затем истерично мерцают поверх изображения и тут же водят хоровод по всему экрану. Субтитры счастливым образом забывают, что они наложены на кадр. So Is This.
Эрик Сати. Небесное знамение, оставившее главного героя без работы, дает о себе знать монотонными мотивами балета Relâche (увертюра Эрика Сати – основа дада-фильма «Антракт» Рене Клера). Сати первому среди композиторов хватило духу отказать своим произведениям во многих музыкальных преимуществах ради уступки кинематографу, сближения с его пластичностью. Так и Радльмайер в соседстве кадров и звуков ценит не столь психологическое или сюжетное развитие, сколько выразительность чистого движения.
Кадр из фильма «Зимняя сказка пролетариата» (2014)
2. Боги прокрастинации
«Зимняя сказка пролетариата» (Ein proletarisches Wintermärchen, 2014)
Кинорассказ часто начинается с того момента, когда рабочие покидают фабрику. Чем дальше от заводских ворот, тем охотнее следует за ними камера – к такому выводу пришёл однажды Харун Фароки, исследуя многочисленные вариации классической люмьеровской сцены. У Радльмайера всё как будто вверх дном: в начале любой его истории персонажи вынужденно отправляются на работу. Трое героев «Зимней сказки пролетариата» – Мака, Отар и Шота – с первых кадров попадают в прусский замок XVIII века, чтобы подготовить его залы к торжественному приёму. Радльмайер охотно и во всех трогательных подробностях показывает людей труда, сохраняя монотонные, повествовательно «пустые» эпизоды – мытьё паркета, уборка мусора, расстановка мебели. На схожем пафосе рабочего труда настаивал когда-то советский кинематограф. В частности, одной из первых на ум приходит история как раз грузинского происхождения, вторая (по-пролетарски вынужденная) дипломная работа Отара Иоселиани «Чугун».
Впрочем, стоит лишь приглядеться к действиям радльмайеровских пролетариев, как вскроется мухлёж. Нет, высокого сравнения с доменщиками Руставского металлургического завода Мака, Отар и Шота решительно не выдерживают, всё время находя повод отвлечься от работы. Пересказывают байки, скользят по паркету ногами, обмотанными в тряпки, тренируют синхронные падения лицом об пол. Словом, проявляют недюжинные творческие способности в измышлении новых и новых метод прокрастинации. Во второй половине фильма безответственных рабочих на время официального приёма закроют на подсобном чердаке со строгим наказом никуда не выходить. Тогда вся их изобретательность перейдёт на то, как бы отклониться от нового поручения и попробовать хозяйский тортик.
«Политика начинается в тот момент, когда рабочий перестаёт работать и просто выглядывает в окно» – объясняет Радльмайер в одном из интервью. Поэтому описание процедур труда важно здесь не само по себе, а именно в связи с возможностью от них отвлечься. Покинуть тюремную фабрику, но не слишком далеко отойти от неё, пересочинив само принудительно-исправительное пространство завода на новый лад. Так, используя потенциал немого коммунистического кино, Радльмайер делает современного прокрастинатора героем древнего политического мифа.
Кадр из фильма «Зимняя сказка пролетариата» (2014)
Из Поваренной книги буржуазного пса:
Грузия. Во втором подряд фильме главные роли у Радльмайера исполняют грузинские актёры, а главной звездой его кинематографа с уверенностью можно называть поэта Зураба Ртвелиашвили (Маяковский в «Призраке» и диктатор-троцкист в «Буржуазном псе»). Совпадение, уверен режиссёр: «Все они просто мои друзья». Тем не менее, грузинский след способен завести не только к ранним работам Иоселиани, но и к немым картинам Ивана Перестиани и Котэ Микабридзе.
Карл Валентин. Нетрудно заметить, что фильмы Радльмайера – это чистой воды немые комедии (например, по актёрской пластике и строению кадра). Чарли Чаплин – безусловно. Но также и немецкий комик Карл Валентин, в кино прославившийся своим дуэтом с Лизль Карлштадт, а кроме того сыгравший главную роль в единственном фильме Бертольта Брехта «Мистерии одной парикмахерской».
Каурисмяки. «Конечно, товарищ тормоз!» – обращение призрака Маяковского к своему новому другу Геле идеально подошло бы флегматичным героям фильмов Каурисмяки. – «Что мешает тебе вернуться домой?» – «Ужас, страх и работа». Тот же набор проблем разделяет и компания зимних пролетариев. Впрочем, как и у Матти Пелонпяя в своё время, спасительная лень позволяет им уклониться от неизбежного мрака.
Кадр из фильма «Самокритика буржуазного пса» (2017)
3. Советский писатель увидел сон
«Самокритика буржуазного пса» (Selbstkritik eines buergerlichen Hundes, 2017)
В чём Радльмайер уже достиг уровня великих режиссёров, так это в нейминге: вслед за супрематическим этюдом и пролетарской сказкой он снимает «Самокритику буржуазного пса», фильм, к которому хочется прибавить подзаголовок «политэкономическая комедия». Каждый здешний гэг как короткий комикс-иллюстрация к главе из учебника марксизма. За каждым персонажем ощущается исторический фон и политическая родословная. Кто-то декламирует перед сном «Анну Каренину», кто-то делится опытом работы на фабриках ГДР, а кто-то припоминает душещипательную историю про обмен козла на скрипку Страдивари накануне Октябрьской революции. И только застольный Интернационал запевают дружно, один на всех (впрочем, предварительно не забыв разбиться на языковые кружки).
Тут как в анекдоте. Собрались как-то раз азиатский эмигрант, германский пролетарий, грузинский большевик, левая интеллектуалка, Франциск Ассизский и сам режиссёр фильма. И отправились они в яблочные кущи с манящим солнечным именем «Оклахома» (в пригород Берлина), чтобы на пятнадцатой минуте приступить к сбору урожая для транснациональной компании. Не то чтобы перед нами сборник ходячих клише или модель современного общества в миниатюре… Скорее утреннее сумасбродное сновидение на тему общества, где хватит места и собаке, и спящему, и возникшему из ниоткуда (а вернее – из фильма Пьера Паоло Пазолини) безмолвному монаху-францисканцу. Комедийная наивность позволяет Радльмайеру озвучить каждый политический тезис как бы с чистого листа, испробовать на вкус все идеи словно бы в момент их невинности и первородства.
Фильм – это и есть социализм, как усмехался однажды Годар. Фильм обещает равенство всем мнениям и всем героям в плоскости одного кадра. Вопрос лишь в том, что именно это будет за равенство: свобода в войне всех против всех? равноправие в либеральной конкуренции с едиными стартовыми возможностями? или просто общая на всех ничтожность? Каждому фильму решать этот вопрос по-своему. Радльмайер уравнивает своих персонажей по принципу абсурдной шутки, где слова и воззрения с лёгкостью меняются местами и взаимопревращаются. Калугин заснул и увидел сон, будто он сидит за милиционером, а мимо проходят кусты. Малейшая свинцовость и неповоротливость политических идей просто не поспевает в условиях таких быстротечных метаморфоз, застревая и теряясь в извилинах весёлой путаницы. Поэтому от слов остаётся только что-то самое необходимое и ненадуманное. Чистое желание другого мира.
Так блаженный взгляд маскарадного Франциска Ассизского ищет и находит в окружающей обстановке признаки наступившего коммунизма: красное полотенце, забытое на улице, компривет от случайного прохожего. Подобную, слегка вывихнутую, но по-своему прозорливую оптику задают и фильмы Юлиана Радльмайера.
Кадр из фильма «Самокритика буржуазного пса» (2017)
Из Поваренной книги буржуазного пса:
Пазолини. Малобюджетная коммунистическая комедия с Франциском Ассизским, парой донкихотсвующих бродяжек, а также элементами фантастики и немого кино? Да это же «Птицы большие и малые»! Только в отличие от самоуверенного пса Радльмайера, Пьер Паоло принимал облик занудного ворона-марксиста.
«Преступление господина Ланжа». Если в «Буржуазном псе» и можно признать современный пересказ великого политического фильма Жана Ренуара, то это тот случай, когда история повторяется второй раз в виде фарса. Парадокс в том, что (эта) история изначально была фарсом. Радльмайер, держа в уме скромный пример Кооператива французских газетчиков, раскладывает и свой коллективный фильм на множество голосов без строго заданного центра композиции.
Жак Рансьер. До того, как начать снимать кино, Радльмайер переводил на немецкий язык работы французского философа. При этом не так-то просто понять, что же преобладает в его фильме, скепсис или почтение к идеям Рансьера? Да, шестиминутный диалог персонажей «Буржуазного пса» после революции можно назвать «реконфигурацией чувственного» в действии – друг за другом они открыто высказывают свои желания и изобретают новые правила игры. И в то же время, сцена завершается неловким молчанием окончательно запутавшегося Санчо, плавно переходя в свальную попойку.
Максим Селезнёв
8 июня 2017 года