Труп комнатной температуры: Квартириада Алексея Балабанова

 

Пользуясь при жизни режиссера его глубоким и капризным молчанием, а после смерти – молчанием не менее глубоким, кликуши лепят из Алексея Балабанова «социального художника» и уличного пророка, белку-летягу хтонической России и присно актуального диагноста общественных настроений, генерируя образ горе-айболита из триеровской «Эпидемии», который то ли лечит, то ли сам распространяет заразу. Однако точные диагнозы Балабанова зрели не в подворотнях и на площадях, не в овраге и за океаном, а в укромных комнатенках, из чьих окон ему, аполитичному затворнику с наметанным глазом, и так всё было видно, что в стране там происходит. Маршрут квартириады – путешествия балабановских героев в поисках угла опоры и последнего приюта – прослеживает Дмитрий БУНЫГИН.

 

Чтобы любить, нужен дом,

Чтоб умереть, нужен дом,

Чтобы просто ходить без штанов, нужен дом.

Мирослав Немиров

 

Еще в 2006 году Роман Волобуев (впоследствии – режиссер сугубо дачного триллера «Холодный фронт») прямо, хотя и отчего-то раздраженно клеймил Алексея Балабанова «запечным сверчком», забравшимся в платяной шкаф и не желающим оттуда выходить для сокрушительной, по чаянию Волобуева, трансформации Кафке наперекор – из жука в русские сэмы пекинпы. Но куда там. Квартира, шкаф, запечный закуток – вот исходный домен Балабанова. Переводчик – заглянем Алексею Октябриновичу в диплом – профессия домоседская. Ехидный взгляд человека за письменным столом, приставленным к оконным стёклам параллельно стёклам очков, – это взгляд домового или того же затаившегося и всевидящего чуткого сверчка, который знает все привычки хозяев квартиры и потому точнее других представляет себе, как эти квартиранты ведут себя на улицах.

Балабанов-дебютант манифестирует квартириаду в качестве жанра-основы своих лучших картин. Комнатный поход Данилы в первом «Брате» – из родительского дома в братову хату, отлучаясь в норку на чужой альков да в бандитские с рокерскими штабы – гонял по четырем углам кровь под блестящей и тонкой кожей криминального боевика. «Счастливые дни» и последний безоговорочно удачный фильм Балабанова «Жмурки» (по сути спин-офф «Брата») посвящались квартирным шатаниям; персонажи других лент безвылазно торчат в каморках, определенных им по гроб жизни. Истории тесные, комнатные, можно сказать, однокомнатные. «Река», «Про уродов и людей», «Кочегар». Кое-кто из героев сделал шатание своим ремеслом: дизайнер интерьеров в «Мне не больно», каминоукладчик из «Жмурок». Только ментовская пуля мешает самогонщику из «Груза 200» построить не квартиру, не пассаж, а целый город – Город Солнца.

А пустится кто в долгий путь по открытым, необжитым пространствам без прочной, хоть бы и временной, крыши над головой и стены под боком – фильму тут же пригрозят предсказуемые и катастрофические кранты (ленты-близнецы «Замок» и «Я тоже хочу» – надир балабановской фильмографии). «Чтобы любить, нужен дом, чтоб умереть, нужен дом». Дом – зачарованное место, а чарам нет альтернатив: за порогом ни любви нет, ни смерти, ни искомой правды.

 

Кадр из фильма Алексея Балабанова «Счастливые дни»

 

Жанр квартириады свердловчанин Балабанов привез с Урала, где его постоянными собутыльниками были исключительно студенты архитектурного института. Свойственное лимите, от wannabe-землемера до ветерана первой чеченской, стремление обзавестись углом в столице инспирировало мотив его фильмов, сужающийся к припеву и почитаемый кликушами за главный, – историю приезжего, чужака в большом городе. Наиболее значительная из короткометражек того периода «Егор и Настя», предположительно, могла стать еще одним хроникальным повествованием о деятелях Свердловского рок-клуба, подобным «Сну в красном тереме» Андрейса Аболса. Тем не менее, ни концертных выступлений, ни внятных попыток зафиксировать историю уральской субкультуры мы там не увидим. Принадлежность Егора Белкина и Насти Полевой к рокерской номенклатуре не так-то и легко определить: для неподготовленного зрителя они не более чем какой-то Егор и какая-то Настя, мужчина и женщина и, что первостепенно в контексте затеянной квартириады, сожители. «Егор и Настя» – прежде всего упражнения в позе – позе домашнего животного: кадры сидящих или полулежащих людей среди обжитых стен, увешанных плакатами зарубежных звёзд (потом эти цветастые квадратики аукнутся пластинками Sparks из «Жмурок», а сцены гитарных посиделок с Бутусовым перекочуют в «Брат»). Каждая из стен квартиры, поделенных на атомы-постеры, – вовсе не удобный белый фон для съемки, но одна из плоскостей своеобразного аквариума, единственно естественной среды обитания балабановских героев.

 

Кадр из фильма Алексея Балабанова «Счастливые дни»

 

Заключительный coup de grâce «Морфия» – сжатый парафраз «Счастливых дней»: бездомный покидает лечебницу и за неимением перспектив жизни вьет себе смертный одр на чужой жилплощади. Ведь даже для того, чтобы как следует – непринужденно и с веселым облегчением – застрелиться, человеку нужно чувствовать себя как дома, не правда ли? И персонаж Леонида Бичевина напоследок обживает публичное помещение, (кинотеатр), свой теперь уже персональный закуток в последнем приюте. Что характерно, выбор локации не случаен. Дряхлые животные сбегают дохнуть на пустырь, Виктора Сухорукова в «Счастливых днях» прибило к погосту, Бичевина влечет на свет проектора, вокруг которого, согласно некоему преданию, поведанному из уст Апичатпонга Вирасетакула, располагается земной элизиум, то ли покойницкая, то ли чистилище, он же братская домовина и коммунальный дом, запечье и шкаф: «Кинотеатры сами по себе напоминают заполненные трупами гробы – каждый труп там сидит смирно и не дергается, будто зачарованный».

 

Кадр из фильма Алексея Балабанова «Счастливые дни»

 

Никаких «будто».

 

Дмитрий Буныгин

2 февраля 2017 года