В издательстве «Транслит» вышла первая книга одного из старейших авторов Cineticle Олега Горяинова «Право имеющий. К критике политической теологии». Этот социально-критический трактат представляет собой попытку вывести читателя из корреляционистской ловушки: он претендует на то, чтобы разорвать порочный круг политики и теологии и тем самым избавить политическое мышление от теологических призраков.
В качестве ознакомления Cineticle публикует фрагмент введения к последней главе «Право имеющего».
В работе, посвященной анализу визуальной экономии власти, С. Бак-Морс кратко выстраивает генеалогию современных исследований теологии образа [1]. Отталкиваясь от сложного переплетения парадигмы суверенной власти и визуального строя христианской цивилизации, Бак-Морс показывает, что критика религиозного наследия современности практически игнорирует проблематику визуальности. В том, что критика теологии сосредотачивается на анализе латентных религиозных дискурсов, обнаруживается существенное «слепое пятно» многих теорий (пост)секулярного. В попытке восполнить этот пробел Бак-Морс настаивает на необходимости обратиться к анализу визуальных практик. Её интуиция опирается на исследование Мари Жозе-Мондзен, которая в работе «Образ, икона, экономия: византийские истоки современного воображаемого» поместила политико-теологическую перспективу анализа в контекст исследований образности и визуальности христианской иконографии.
М.-Ж. Мондзен говорит об “икономике власти”, соединившей экономию веры с экономией власти, “двойственном дискурсе духовности и завоевания”. Суверенная фигура императора стала иконическим воплощением христианской политической легитимности, распростершись перед восседающим на троне Христом в соответствии с павловской инверсией экономии власти [2].
Хотя анализ Мондзен сосредоточен на византийских иконах, автор довольно смело экстраполирует полученные в ходе исследования выводы на современное пространство визуального, доходя вплоть до подобных обобщений: «с определенной точки зрения в вызове веры и достижении повиновения нет существенной разницы между подчинением церковному совету или CNN» [3]. В основании современной экономии образа Мондзен обнаруживается «подлинный гений христианства», который проявляется в «попытке править целым миром путем организации империи, черпающей свою силу и авторитет из сплетения визуального и образного» [4]. В результате работа французской исследовательницы указывает на недостаточность всякой критики политической теологии, которая не оказывается одновременно критикой теологии образа.
Джорджо Агамбен в фильме Пьера Паоло Пазолини «Евангелие от Матфея»
Примечательно, что проект Homo Sacer Агамбена, нацеленный на проявление скрытых религиозных истоков политического мышления, практически обходит стороной вопрос об образе и визуальном строе современности. Лишь во второй части 2-го тома – в книге «Stasis – Гражданская война как политическая парадигма» – Агамбен обращается к анализу фронтисписа «Левиафана» Гоббса. Однако и эта работа не добавляет в проект итальянского философа полноценного анализа теологии визуального, оставаясь чем-то вроде маргиналии к основной линии аргументации, сосредоточенной на политико-теологическом дискурсе [5]. Однако в сторонних от основного проекта работах можно обнаружить ряд ценных методологических интуиций. Так, например, в эссе «Нагота», посвященном проблеме «взаимоотношения человеческой природы с благодатью», которая проявляется в загадочной диалектике видимости невидимого и наоборот, Агамбен близко подходит к проблеме взгляда, обусловленного политико-теологическим диспозитивом [6].
Для взгляда, столь сильно (хотя и неосознанно) ограниченного теологической традицией, то, что появляется, когда сброшена одежда (благодать), – это лишь тень одежды, и полностью освободить наготу от шаблонов, которые заставляют нас видеть её как нечто исключающее и сиюминутное, – задача, требующая необычайно проницательности [7].
Что означает утверждение – взгляд, ограниченный теологической традицией? Принимая подобную постановку вопрос всерьез, необходимо показать, каким образом производится религиозный эффект современного визуального строя, то есть как работает механизм теологической детерминации опыта видения. В данной главе будет предложено одно из возможных направлений критики теологии образа в контексте проблематики взгляда. Если верно, что именно взгляд является конститутивным элементом теологического аппарата современности, тогда критика религиозных оснований опыта видения должна начинаться с экспозиции вопроса о взгляде. Для этого необходимо, во-первых, рассмотреть особенности зрительской ситуации, её структуру и специфическую диалектику взгляда, которые обеспечивает определенный способ восприятия видимых объектов. В первой части на основе разбора работы Ж. Диди-Юбермана «То, что мы видим, то, что смотрит на нас», будут проявлены концептуальные и практические ловушки всякого анализа теологии визуального, который задан экономией образа, основанной на диалектике видимого и невидимого. Вторая часть предлагает опыт прочтения философии Лейбница как традиции мысли, демонстрирующей возможность выхода за рамки теологических детерминаций. Мысль Лейбница будет помещена в контекст проекта критики теологии, будет предпринята попытка проявить её профанаторский потенциал. Следует коротко обосновать, почему именно анализ практик минимализма в работе Ж. Диди-Юбермана, послужит отправной точкой для анализа теологических контекстов ситуации «субъекта взгляда».
В истории современного искусства проект минималистов, представленный, в частности, в работах Р. Морриса, Д. Джадда, Т. Смита и других, направленный на изгнание всего «высокого» из художественных практик – один из самых показательных провалов критики теологии искусства. Если принять всерьез их программные заявления – «нет – трансцендентности, духовным ценностям, героическому масштабу, мучительным решения, историзирующему нарративу, ценному артефакту, интеллектуальной структуре, интересному визуальному опыту» [8] – то становится очевидным, что их опыт интересен именно масштабом поражения, разрыва между эмансипаторным порывом и итоговым результатом. Хотя предметом критики минималистов теология образа не была обозначена напрямую, приведенный Р. Моррисом перечень от трансцендентности до ценности визуального объекта указывает на попытку преодолеть «ритуальную, культовую функцию» [9] современного искусства. Однако, как показала критика минимализма со стороны следующего поколения художников, объединенных рамкой «институциональной критики» (Х. Хааке, Д. Бюрен), представители данного течения вскоре оказались в ситуации, которую пытались преодолеть: результатом редукции художественного объекта к минимуму видимого парадоксальным образом оказалась его ре-сакрализация, в частности, на основе мифа о фигуре творца [10]. Именно поэтому представляется перспективным проанализировать экспозицию ситуации, в которой оказывается зритель минималистских объектов. Следует уточнить, что предметом анализа выступают не произведения минималистов, но концептуальная рамка ситуации минимального предложения для «взгляда» (чем и характеризуется искусство минималистов). Что и как видит потребитель образов в этих условиях? Отталкиваясь от исследования Диди-Юберман, будет показано, как работает теологический механизм апроприации образа и ситуации видения. А проект монадологии Лейбница станет основанием для конструкции такого «субъекта взгляда», который деактивирует политико-теологические формы его детерминации.
Примечания:
[1] См.: Бак-Морс С. Суверенная троица Сокурова: визуальная экономия власти // Синий диван. 2010. № 14. С. 165-182.
[2] Бак-Морс С. Указ. соч. С. 176
[3] Mondzain M.-J. Image, Icon, Economy. The Byzantine Origins of the Contemporary Imaginary. Translated by Rico Franses. Stanford University Press, 2005. P. 223.
[4] Ibid. P. 151.
[5] См.: Agamben G. Stasis – Civil War as a Political Paradigm (Homo Sacer, II, 2). Translated by Nicholas Heron. Stanford University Press, 2015.
[6] Ср.: «Если уж до греха было необходимо окутать человеческое тело покровом благодати, это означает, что благословенной и невинной райской наготе предшествовал другой род наготы, та самая “нагая телесность”. Её и выявил грех, безжалостно сорвав одежду благодати. … Человек был создан без одежды – это означает, что он обладал собственной природой, отличной от божественной, – но отсутствие одежды было задумано для того, чтобы он потом мог облачиться в сверхъестественное одеяние славы». См.: Агамбен Д. Нагота. С. 97, 98.
[7] Там же. С. 103.
[8] Слова Р. Морриса цитируются по изданию: Искусство с 1900 года. М.: Ад Маргинем Пресс, 2015. С. 536
[9] Беньямин В. Произведение искусства в эпоху его технической воспроизводимости // Учение о подобии. Медиаэстетические произведения. Сб. статей. М.: РГГУ, 2012. С. 203 и дал
[10] См., например: Alberro A. The Turn of the Screw: Daniel Buren, Dan Flavin, and the Sixth Guggenheim International Exhibition // October. 1997. P. 57-84; № 80. Бухло Б.Х.Д. Музей и монумент: «Цвета» и «Формы» Даниеля Бюрена // Неоавангард и культурная индустрия. Статьи о европейском и американском искусстве 1955-1975 годов. М.: V-A-C press, 2016. С. 157-180; Искусство с 1900 года. М.: Ад Маргинем Пресс, 2015. С. 589-592.